Как славно, что ты сидишь сейчас у экрана и думаешь, что читаешь не про себя (с)
Смешать на губах вкус кока-колы, вишневого Capitain'а, капли дождя.
Это как в старых песнях: если бы корабли оставляли следы на воде - так же я. Если бы взгляды следы оставляли, шел бы по этим следам за тобой, до тебя, прикоснуться к тебе... и уйти. Мне немногого надо, мне бы просто вдохнуть, затянуться, дышать, и потом стоять под дождем, видеть, чувствовать капли, удивленно думать "Живой? да, живой", живой, пока из меня не выйдет этот запас тебя, этот глоток тебя, доза тебя, что уж тут говорить.
Нанизать на безумно тонкую, длинную нить или же на ст
читать дальшеруну, на гитарно-звонкую, стальную струну те места, которые знают тебя, все места, которые помнят тебя. Здесь - ты смеялась, здесь пили кофе. Вот здесь мы расстались в последний раз. Это, наверно, глупая привычка улыбаться местам, где был счастлив, вновь и вновь проходить по ним или же прогонять их через себя, здороваться с ними, как с друзьями или как с воспоминаниями.
Да, кстати, о памяти. Память уходит в прошлое, в настоящем остается безумие, хотя будет вернее сказать, что безумие в будущем, в настоящем все просто идет к нему. В зеркалах - надоело до жути - опять двойники, смотришь - и холодеешь. Неужели и я когда-нибудь стану таким же уродом из того, что было, и что, надеюсь, пока еще есть, раз уж я разрываюсь в бреде, в тексте, в конвульсиях? Неужели я тоже стану осколком, обломком, обмылком былого? Из огонька - угольком? И так странно становится, что с непривычки на губах мечется - все боится сорваться - молитва к этому небу - Господи, вот мы уходим на дно, не остави нас, Боже, Боже, спаси!..
Я вижу, как мир этот сходит с ума, бьется, ломается - сердце саднит.
Мне надоел этот вечный и грубый принцип "все, что может быть понято ложно, будет понято ложно", и уже бесполезно пытаться выйти в словах через волны и брызги на берег. В вечных поисках брода не счесть утонувших, заплутавших, уставших. И все-таки счастье, что ты, прочитав все слова, не узнаешь себя.
И вот я уже вижу свое падение с чужих пьедесталов - на землю с размаху. Он думал, я каменный, мертвый, теперь удивится, подумает "этот влюблен?", хотя я и стараюсь, чтобы не было видно почти никому. Ведь я не влюблен. Мне лишь хочется пить. Звонко капает злое, но верное "это. не. любовь", не любовь. Это жажда любви, это жажда тебя и тепла, жажда жизни. А впрочем пройдет, все пройдет. Это тоже. Надеюсь.