"Просто мы на крыльях носим то, что носят на руках."
Ви́ктор Ли́дио Ха́ра Марти́несВи́ктор Ли́дио Ха́ра Марти́нес (исп. Víctor Lidio Jara Martínez; 28 сентября 1932(19320928) — 15 сентября 1973) — чилийский поэт, театральный режиссёр, певец и политический активист, погибший во время военного переворота 1973 г. Его жестокое убийство на стадионе «Чили», превращённом в концлагерь, через несколько дней после переворота сделало его символом борьбы за свободу и справедливость во всей Латинской Америке. В течение четырёх дней его избивали, пытали током, ломали ему руки и, в конце концов, расстреляли. В его тело было выпущено 34 пули. Ему было 40 лет.
это преамбула.
теперь амбула
(про виктора хару)
Засыпал под песни Виктора Хары.
Это, если кто не знает, такой чувак, которого
в 73-м году
(19-, прошу заметить, -73-м!),
когда к власти пришла очередная фашня - с Пиночетом во главе,
в Чили дело было, - расстреляли на стадионе,
куда согнали всех неугодных. Расстреляли за песни,
за народные песни, вообще за всё народное: за народную партию,
за коммунизм, за борьбу за судьбы народа
и всё такое прочее. А перед этим
несколько дней избивали, конечно, ломали ему руки.
Это такая привычная, привычная уже, родная мифологема:
знакомая. До дрожи в паху знакомая,
до ознобного просыпания ночью, до - от друзей, - «береги руки».
Да мне-то что их беречь, я - не коммунист…
И вот Виктор Хара мёртвый. Совсем мёртвый, давно уже.
А песни-то - живые.
Нет, вы не поняли: не «Ленин жил…» и так далее.
Просто - сейчас живые. Вообще живые!
Вот здесь и сейчас, пахнут мелкими сухими цветочками, просятся на руки,
как большие котята.
Я об этом, собственно, и хотел рассказать.
Что, когда слышишь, как-то пофиг, что он умер.
Даже пофиг, как именно. То есть вообще не веришь. Поскольку
они свежие как табак или надрез на лимонной корке,
за кожу мелкой схватывают, шёлково-молочной пылью
на в сумерках дороге, и Андами,
сонно прогнувшимися под копытами местной лохматой лошадки.
Так пьют обжигающий напиток,
и обнимают почти голую девушку,
и никуда - вообще никуда! - не торопятся,
даже жить. Потому что живее некуда уже, и всё
хорошо в этом мире - даже печаль зарастает миндалём. И вьётся,
как тяжёлый от дождя вьюнок, по чутким пальцам - туманный большой септаккорд,
подребезгиванье старой гитарной струны.
В общем, песни - ан-ти-то-та-ли-тар-ны-е - ну совершенно!
Понятно, за что расстреляли.
Одну такую послушаешь и в жизнь не захочешь шагать строем
чугунных ног
многоголового дракона.
Но главное - это, конечно, голос. Такие, знаете, южные тенора -
энциклопедия беззаботности, чудесный лес
с затерянной тропинкой, разбитые часы,
потерянное время. И тёплый,
и мир уносит на подносе - прямо как мате.
И можно пить: такая шелковистая вода,
доверчивая жажда родников
из полынного вечера.
Да, сказал один мой друг, послушав, я так и думал:
кого угодно так убивать не будут -
так убивают только что-то
по-настоящему красивое.
И вот под них я засыпал.
Вообще-то спать не собирался, конечно: просто поставил
слушать… а сам заснул, почти.
Просто устал, или чего.
И стало мне так странно и так дзенно: как
когда апрель наконец настаёт, или видишь, скажем
в фильме про животных неподвижно лежащего
убитого зверя.
Так светло и с привкусом чая с обрезками травинок.
Так хорошо.
И так неумирабельно. И я подумал:
вот. Просто надо построить свой мелкий
локальный рай, большой вглубь, как все истинные миры,
марсианских яблонь насадить, лютиков и черёмухи
и горы сделать, и море.
И поселить там всех тех, кто ничуть даже не умер.
Я ещё не знаю точно всех,
кого бы мне хотелось там видеть - так,
чтобы уже не сомневаться, чтоб наверняка, но некоторых -
знаю точно. Там будет обязательно
в хорошую, летучую погоду пилотировать
свой самолёт Сент-Экз - над всеми
садами со сливами под дождём, над полями люцерны. Там будет,
думаю, бродить в холмах эльфийский лорд Финрод,
смешной, растрёпанный, с арфой под мышкой. И будет, на нагретом
камне сидя где-нибудь в предгорьях
среди сухой травы и неба, слегка
подёрнутого вечером, наигрывать на пропылённой гитаре
Виктор Хара
и солнечно зубами улыбаться.
Поскольку они ведь все нифига не умерли,
не умерли!
А просто прикидываются
для смеху.
(с) silvertvar
это преамбула.
теперь амбула
(про виктора хару)
Засыпал под песни Виктора Хары.
Это, если кто не знает, такой чувак, которого
в 73-м году
(19-, прошу заметить, -73-м!),
когда к власти пришла очередная фашня - с Пиночетом во главе,
в Чили дело было, - расстреляли на стадионе,
куда согнали всех неугодных. Расстреляли за песни,
за народные песни, вообще за всё народное: за народную партию,
за коммунизм, за борьбу за судьбы народа
и всё такое прочее. А перед этим
несколько дней избивали, конечно, ломали ему руки.
Это такая привычная, привычная уже, родная мифологема:
знакомая. До дрожи в паху знакомая,
до ознобного просыпания ночью, до - от друзей, - «береги руки».
Да мне-то что их беречь, я - не коммунист…
И вот Виктор Хара мёртвый. Совсем мёртвый, давно уже.
А песни-то - живые.
Нет, вы не поняли: не «Ленин жил…» и так далее.
Просто - сейчас живые. Вообще живые!
Вот здесь и сейчас, пахнут мелкими сухими цветочками, просятся на руки,
как большие котята.
Я об этом, собственно, и хотел рассказать.
Что, когда слышишь, как-то пофиг, что он умер.
Даже пофиг, как именно. То есть вообще не веришь. Поскольку
они свежие как табак или надрез на лимонной корке,
за кожу мелкой схватывают, шёлково-молочной пылью
на в сумерках дороге, и Андами,
сонно прогнувшимися под копытами местной лохматой лошадки.
Так пьют обжигающий напиток,
и обнимают почти голую девушку,
и никуда - вообще никуда! - не торопятся,
даже жить. Потому что живее некуда уже, и всё
хорошо в этом мире - даже печаль зарастает миндалём. И вьётся,
как тяжёлый от дождя вьюнок, по чутким пальцам - туманный большой септаккорд,
подребезгиванье старой гитарной струны.
В общем, песни - ан-ти-то-та-ли-тар-ны-е - ну совершенно!
Понятно, за что расстреляли.
Одну такую послушаешь и в жизнь не захочешь шагать строем
чугунных ног
многоголового дракона.
Но главное - это, конечно, голос. Такие, знаете, южные тенора -
энциклопедия беззаботности, чудесный лес
с затерянной тропинкой, разбитые часы,
потерянное время. И тёплый,
и мир уносит на подносе - прямо как мате.
И можно пить: такая шелковистая вода,
доверчивая жажда родников
из полынного вечера.
Да, сказал один мой друг, послушав, я так и думал:
кого угодно так убивать не будут -
так убивают только что-то
по-настоящему красивое.
И вот под них я засыпал.
Вообще-то спать не собирался, конечно: просто поставил
слушать… а сам заснул, почти.
Просто устал, или чего.
И стало мне так странно и так дзенно: как
когда апрель наконец настаёт, или видишь, скажем
в фильме про животных неподвижно лежащего
убитого зверя.
Так светло и с привкусом чая с обрезками травинок.
Так хорошо.
И так неумирабельно. И я подумал:
вот. Просто надо построить свой мелкий
локальный рай, большой вглубь, как все истинные миры,
марсианских яблонь насадить, лютиков и черёмухи
и горы сделать, и море.
И поселить там всех тех, кто ничуть даже не умер.
Я ещё не знаю точно всех,
кого бы мне хотелось там видеть - так,
чтобы уже не сомневаться, чтоб наверняка, но некоторых -
знаю точно. Там будет обязательно
в хорошую, летучую погоду пилотировать
свой самолёт Сент-Экз - над всеми
садами со сливами под дождём, над полями люцерны. Там будет,
думаю, бродить в холмах эльфийский лорд Финрод,
смешной, растрёпанный, с арфой под мышкой. И будет, на нагретом
камне сидя где-нибудь в предгорьях
среди сухой травы и неба, слегка
подёрнутого вечером, наигрывать на пропылённой гитаре
Виктор Хара
и солнечно зубами улыбаться.
Поскольку они ведь все нифига не умерли,
не умерли!
А просто прикидываются
для смеху.
(с) silvertvar
@темы: чужие слова
-
-
19.08.2009 в 23:55Только вот было ли им легче от этого умирать?
Я не знаю.
-
-
20.08.2009 в 00:30Я как раз сейчас много думаю о таком...
-
-
20.08.2009 в 19:22Спасибо. Я недавно с огромным трудом наконец-то нашел несколько его песен, слушаю...
Просто Виктор Хара - одна из _личностей_, очень для меня значимых. Еще со школы. Я рад, что его помнят.